Схема криминальных сетей, составленная Управлением ООН по наркотикам и преступности. Что происходит, когда в деле замешаны целые государства? Изображение: УПН ООН

Примечание редактора: Рекомендуем почитать Глобальное руководство GIJN для журналистов по расследованию организованной преступности. В этом путеводителе, составленном ведущими мировыми репортёрами-расследователями, 9 глав, каждая из которых посвящена отдельной теме: финансирование преступной деятельности, наркоторговля, контрабанда антиквариата, торговля людьми, дикими животными, оружием, киберпреступность и экологические преступления. Глава об отмывании денег написана коллегой Дрю Салливана, Полом Раду из Проекта по освещению организованной преступности и коррупции (OCCRP).

Одна из глав посвящена тому, что мы называем мафиозными государствами. Это страны, которые функционируют как криминальные картели, а государственными делами в них управляют так, будто это преступный синдикат, занимающийся рэкетом. Чтобы изучить эту тему, мы попросили исполнительного директора GIJN Дэвида Каплана взять интервью у соучредителя OCCRP Дрю Салливана. Каплан пишет о преступности и коррупции более 30 лет и является автором трёх книг о международной преступности, в том числе книги «Якудза», которую принято считать фундаментальным трудом о японской мафии. Салливан — издатель OCCRP. Под его руководством проект достиг небывалых успехов в разоблачении организованной преступности по всему миру, в особенности в бывших коммунистических странах. С момента начала работы OCCRP в 2005 до 2021 года, материалы проекта привели к наложению штрафов и конфискации имущества на сумму 7,3 миллиарда долларов; к более сотни отставок и увольнений; к сотням арестов и обвинительных заключений.

Интервью с Салливаном длилось долго — обоим журналистам было что сказать по этой теме. Здесь мы публикуем более подробную версию, чем та, что вошла в руководство по расследованию преступности. Разговор переходит от мафиозных государств и клептократий к корпоративной преступности и заканчивается рассмотрением инструментов, которые нужны нам, журналистам, для расследования самых серьёзных угроз для современной демократии. Пожалуйста, поделитесь с нами своими впечатлениями.

Дэвид Каплан (ДК): С 2012 года OCCRP присуждает премию «Коррупционер года» людям, чей стиль управления строится на организованной преступности и коррупции. Если сосчитать все страны, которыми управляют победители, то в общей сложности это почти 10% человечества. И это только те, кому премию уже успели присудить. Насколько распространена такая форма государственного управления? В мире 195 стран; сколько из них мы можем назвать мафиозными государствами?

Дрю Салливан (ДС): Мафиозные государства как таковые встречаются довольно редко. А вот если вы имеете в виду клептократии, то они весьма распространены.

ДК: Другими словами, клептократии — это государства, построенные на воровстве.

ДС: Да, это распространённое явление. Есть множество клептократий. К сожалению, в их число входят большинство развивающихся стран. Мафиозные государства встречаются реже. Таких, скорее всего, шесть или семь — государства, правительства которых стремятся к организации мафиозного типа. Их намерение состоит в том, чтобы управлять государством как преступным предприятием, преследуя преступные интересы.

Великие мафиозные государства — это, вероятно, Косово, Черногория… Мальта, можно сказать, довольно близко. Вы можете возразить, что Россия — мафиозное государство; но Россию, возможно, следует выделить в отдельный класс. Добавим ещё Экваториальную Гвинею. Возможно, Мексику.

ДК: А как насчёт Афганистана? Эту страну сейчас контролирует группировка, которую считают террористической, и которая, вероятно, станет крупным торговцем оружием, поставщиком героина, и в целом государством, которое не признаёт международные нормы.

ДС: Я бы не назвал Афганистан мафиозным государством, потому что там доминируют следующие группы: талибы — своего рода коалиция теократических интересов, а также ИГИЛ и отдельные полевые командиры. Талибы открыто заявляют об использовании опиума в качестве товарной культуры, но это скорее прагматичное решение. Торговые пути налажены, с альтернативными товарами, которые могли бы заинтересовать международные рынки, у них не сложилось — так что будут торговать тем, что имеют. Они не стремятся быть именно торговцами наркотиками, но такая прибыль всегда будет вызывать проблемы с верховенством права.

ДК: А Венесуэла?

ДС: Венесуэла — во многом мафиозное государство, так как руководство страны больше не интересуется государственным управлением. Политическая элита и военные тратят свою энергию не на улучшение безопасности или развитие образования, а на открытие офшоров и торговлю наркотиками.

Азербайджан — клептократия. Там ужасное автократическое правительство. Оно угнетает граждан, а большую часть украденных денег тратит на то, чтобы всех контролировать, чтобы никто не создал рисков для правящей семьи. Руководство страны ворует всё — не потому, что ему нужно больше денег. Ему просто не хочется, чтобы у кого-то другого накопилось достаточно денег, чтобы выступить против него.

ДК: Да, это важная отличительная черта… Когда, например, правоохранительные органы США расследуют деятельность организованных преступных группировок, им предъявляют обвинение в «продолжающейся преступной деятельности». Пользуясь этим определением, можно было бы предъявить обвинение многим странам мира.

ДС: Да, конечно.

ДК: То есть, это один из параметров, верно? Мы живём в коррумпированном мире, где триллионы долларов ежегодно незаконно переходят из рук в руки.

ДС: Точно. И одна из больших тенденций, которые сейчас можно наблюдать, заключается в легализации коррупции. Именно поэтому коррупционером года по версии OCCRP стал румынский парламент: по сути, идея парламентариев заключалась в том, что быть преступником — это нормально. Если ты депутат, тебя нельзя ни в чем обвинить. Точно так же дела обстоят и в таких странах как Россия, где депутатам Госдумы не могут быть предъявлены обвинения в преступлениях. Это очень плохой знак.

ДК: Итак, мы говорим о том, что лишь немногие страны являются откровенно мафиозными государствами — это бандитские группировки, преступные предприятия, их деятельность строится на рэкете. Они следят за всем и применяют насилие — то есть имеют черты, которые обычно ассоциируются с мафией. Хорошо, это с одной стороны. А с другой — клептократии, где правят воры, и в их число можно включить почти все остальные страны, кроме Скандинавии и Сингапура?

ДС: Это происходит везде, где нет сильной демократии. Возьмите Индонезию: военные контролируют большую часть промышленности, они изменяют законы и избегают судебного преследования. Это клептократия? Частично — да, но частично это всё же демократия. Эти страны находятся где-то посередине. Но есть и чистые клептократии. Большая часть Африки — автократии. Голосами избирателей манипулируют, от людей откупаются. Во многом это система покровительства.

ДК: Хотелось бы выстроить аналитическую рамку, которую журналисты смогли бы примерить к своим странам. Живут ли они в условиях постоянно работающего преступного предприятия? Или это немного перегиб, и так можно сказать лишь о паре десятков стран?

ДС: Нет, это не перегиб. Существует континуум вариантов, от прозрачной демократии к государству организованной преступности; каждая страна движется либо в одну, либо в другую сторону. По сути, можно согласиться, что большинство правительств недемократичны, а размах коррупции огромен. Серьёзные проблемы начинаются тогда, когда происходит узурпация государства. Тогда весь вопрос в том, есть ли возможность избавиться от виновников. Если этого не сделать, приходится жить в условиях узурпации государства — а здесь уже недалеко до автократии или клептократии. Но даже в демократических странах — скажем, в Польше или Чехии — демократия сильно сдаёт позиции.

ДК: Но это проблема скорее политического, чем криминального характера.

ДС: Верно. Но иногда на политических постах оказываются люди, вовсе не являющиеся государственниками. Мы считаем, что все политики стремятся стать великими лидерами, но что если их настоящая цель — узурпация государства или преступность? Что, если их цель — воспользоваться демократией для захвата государства? В этом состоит цель многих политиков, в том числе Республиканской партии США, и, тем не менее, мы не расстаёмся с иллюзиями и продолжаем относиться к ним с уважением. Я бы не ставил Госдепу задачу вести переговоры с Путиным. Это дело лучше доверить ФБР.

ДК: Мне кажется, что анализ государственного управления с точки зрения законодательства о борьбе с организованной преступностью также можно распространить на крупные корпорации: некоторые из них тоже подходят под определение продолжающейся преступной деятельности. Я имею в виду определённые табачные и фармацевтические компании. Можно ли применить этот критерий к крупным транснациональным корпорациям?

ДС: В особенности к некоторым компаниям, которые работают в автократических странах. Например, так можно сказать о многих турецких компаниях в отрасли строительства или эксплуатации природных ресурсов. Они просто приезжают в другую страну, и с помощью подкупа и манипуляций получают то, что хотят. Нельзя приехать в Экваториальную Гвинею и заключить сделку с правящей семьей, не дав взятку. По мере того, как число клептократических государств растёт, успешными становятся самые коррумпированные бизнесмены.

ДК: Это хорошо описывает ситуацию с компаниями, которые с помощью «откатов» захватывают доли рынка и ресурсы. Но я считаю, есть и ещё одна категория — фармацевтическая промышленность, из-за которой злоупотребление опиатами в США достигло масштабов эпидемии. По сути, они действовали как распространители наркотиков.

ДС: Да, как легальные наркоторговцы.

ДК: Табачная промышленность содействует контрабанде — опять же, ради увеличения своей доли на рынке. Они создают чёрные рынки на миллиарды долларов — со всеми сопутствующими коррупционными действиями.

ДС: Да, табачная промышленность в этом замешана. Промышленность — прибыльный источник финансирования, как для коррумпированных правительств, так и для организованных преступных группировок. Изготовление пачки сигарет обходится от 20 до 50 центов; розничная цена намного выше. В случае легальных сигарет, разница облагается налогами. В случае контрабанды — это доход преступников. Так что соглашусь: это криминальные предприятия.

Во многих сферах бизнеса существует постоянный преступный сговор, так как на мировом рынке общего для всех закона нет. Есть лишь соглашения, протоколы и договоры между странами. Правоохранительные органы работают только в границах конкретных государств. В каждой стране свои законы; при необходимости всегда можно перенести часть деятельности за границу, за пределы досягаемости, чем и занимается офшорная индустрия уже многие годы. Благодаря преступной системе, созданной офшорной индустрией, эта деятельность является чрезвычайно прибыльной. И если на Британские Виргинские острова ещё можно оказать давление и узнать, кто стоит за тем или иным бизнесом, то с Россией, Китаем или Турцией этот номер не пройдёт. Следовательно, появилась лёгкая возможность полностью избежать правоприменения.

ДК: Существуют ли определённые отрасли, которые более подвержены преступной деятельности? Например, здравоохранение или образование обычно не вызывают опасений; другое дело — природные ресурсы, банковское дело и судоходство.

ДС: Как правило, всё сосредоточено на этих активах, потому что во многих автократических странах развитой экономики нет, единственное, что есть — это природные ресурсы. Как говорил [американский сенатор] Джон Маккейн, Россия — это большая заправочная станция, маскирующаяся под страну — и в этом большая доля правды. Речь идёт об эксплуатации природных ресурсов: древесины, нефти и газа, полезных ископаемых. Далее следует обратить внимание на транспортные средства для перемещения этих ресурсов — например, судоходство — нужно ведь как-то всё это спрятать.

ДК: Если журналист-расследователь ищет материал для статьи, в каких точках соприкосновения этих отраслей с национальным государством будет наибольшая вероятность обнаружить махровую коррупцию и организованную преступность? В отрасли ресурсов или транспорта?

ДС: Следует следить за деньгами. По сути, всё это является ценным само по себе: стоит только добыть природные ископаемые или срубить дерево — и у них уже есть какая-то стоимость. Любые природные ресурсы — это отрасль, на которую стоит обратить внимание, так как автократы и мафиозные государства, как правило, умеют зарабатывать только на этом.

ДК: А что актуальнее — товары или услуги?

ДС: Единственная сфера услуг, в которой действительно можно заработать, — это отмывание денег.

ДК: Но эта сфера тоже занимается обслуживанием товарных отраслей, не так ли?

ДС: При этом она сама стала отдельной отраслью. Таким образом, города вроде Дубая превратились в центры отмывания денег. Они занимаются золотом, алмазами, отмывают и скрывают активы. А теперь ещё и Азербайджан: Белый город, который там строят, призван стать ещё одним Дубаем. Всем хочется создать свой собственный Дубай — место, откуда международные правоохранительные органы не смогут получать информацию. Эта отрасль сама по себе превратилась в преступное предприятие.

ДК: Финансовая индустрия Лондона — преступное предприятие?

ДС: Да, частично. Вероятно, офшорные деньги составляют большую часть финансовых потоков, проходящих через этот город. В свою очередь, значительная часть этих денег связана с преступной деятельностью. Вот почему так много российских олигархов радовались выходу Великобритании из ЕС.

ДК: А как насчёт традиционных центров отмывания денег, таких как Панама или Британские Виргинские острова?

ДС: Большинство этих офшоров на самом деле не являются криминальными предприятиями. Они просто зарабатывают на своей деятельности большие деньги.

ДК: А Соединённые Штаты? США не ведут агрессивную борьбу с отмыванием денег.

ДС: Верно. Это легализация коррупции. Определённые аспекты коррупции были легализованы, поскольку люди на этом зарабатывают. Возможно, хедж-фонды — крупнейшее в мире средство инвестирования преступных доходов.

ДК: Вы могли бы привести несколько примеров стран, которые можно назвать мафиозными государствами?

ДС: Яркий пример — Черногория. Это небольшая страна — всего 600 000 человек — и ею руководил человек, для которого пост премьер-министра был первой работой в жизни. Его брат обеспечивал тесные связи с организованной преступностью. Вместе они занялись нелегальной торговлей табачными изделиями, и в этом фактически участвовало государство. Со временем нам удалось обнаружить механизмы, созданные для этих целей. Премьер-министр обеспечил вливание огромных государственных денег в банк, принадлежащий членам его семьи, и создал правила, согласно которым все сделки должны были заключаться через этот банк. Затем он начал ссужать деньги из банка себе, своим друзьям и организованным преступным группировкам. Когда банк начал терпеть убытки, на его спасение были снова выделены деньги налогоплательщиков. 

ДК: Можно ещё пример мафиозного государства?

ДС: Ещё один яркий пример — Косово. Страной на самом деле руководят давно известные мафиози из города Печ. Сербия активно сотрудничает с преступными группировками, которые финансируют правящую партию. О Мальте складывается впечатление, будто она действует от имени преступных группировок. А Экваториальная Гвинея — Теодоро и его группа, Обианги — это крупный перевалочный пункт для наркоторговцев.

ДК: А как насчёт Филиппин под руководством Дутерте — государства, в котором систематически осуществлялись внесудебные казни?

ДС: Это коррупция и нарушение прав человека. Но связи Дутерте с преступным миром довольно ограничены. Он обогащался сам и обогащал своё окружение, однако, насколько нам сейчас известно, это делалось скорее политическими, чем криминальными методами.

ДК: Самый очевидный пример, который я знаю, — это Северная Корея, о которой я писал ещё лет 20 назад. Помню, в то время кто-то из комментаторов сказал: обычно мафия захватывает правительство снизу вверх, но в случае этой страны всё происходило сверху вниз.

ДС: Верно. На это есть причина. Это доступ к иностранной валюте. В этом большая проблема этой страны: ей нужна иностранная валюта. В то же время, эта страна ничего не продаёт и является парией для других стран. Поэтому она подделывает доллары США и продаёт наркотики.

ДК: У Северной Кореи не хватало денег на дипломатов. Чтобы пополнить свой бюджет, её дипломаты продавали пиратские компакт-диски и занимались контрабандой табачных изделий.

ДС: Так было и в Восточной Европе. Во время «холодной войны» организованная преступность многих стран этого региона действовала за границей. Вот почему, например, в Швеции и других странах было столько сербов — они ехали туда подзаработать. Румыния зарабатывала иностранную валюту на торговле наркотиками. Это был популярный подход. И это та среда, в которой началось становление Путина, ещё во времена его работы в ФСБ. «Мы должны сделать это на благо государства», — говорили себе эти люди. В результате сформировалось убеждение, что государства могут сосуществовать с преступной деятельностью, потому что это в их интересах. И это убеждение передавалось следующим поколениям.

ДК: В какой-то мере и разведке нужно кое-что знать о работе чёрных рынков — иногда это необходимо для достижения поставленных задач. Когда людей тайно вывозили из Китая после событий на площади Тяньаньмэнь, ЦРУ использовало свои связи с Триадой.

ДС: Путин тоже использует такие связи: он арестовал многих крупных российских преступных авторитетов, а потом отпустил их. Мы подозреваем, что договор был таким: «Теперь ты работаешь на меня». Иногда убийства совершают люди из организованной преступности, которые действуют по приказу России.

ДК: Перейдём к советам и инструментам, которые помогут журналистам в работе. Существуют ли качественные различия между расследованием мафиозного государства, и, скажем, расследованием преступного картеля?

ДС: Во многом, это проще. Ведь в вашем распоряжении — государственные реестры, документы, тендеры, отчёты компаний. У вас есть информация.

ДК: Государством нужно как-то управлять, и часть этой информации доступна публично.

ДС: Точно. Государство — более прозрачная структура, чем организованная преступная группировка. Как и в случае с преступной группировкой, нужно построить иерархическую схему организации, сверху вниз. Внутри правительства имеются неформальные сети. Зачастую они важнее, чем формальные. Для начала определите наиболее важных людей. Посмотрите, кто быстро разбогател, у кого самый роскошный дом, кто живёт рядом с президентом в новом престижном пригороде.

ДК: А как вы это делаете? Выстраиваете сеть в какой-то программе? Рисуете фломастером на доске? У вас на стене висит доска с фотографиями фигурантов, как в старых сериалах о полиции?

ДС: Всё вышеперечисленное. Исследуя тему, нужно собрать всю возможную информацию. Чтобы связать всё воедино, мы используем систему управления знаниями, которая связана с другим программным обеспечением. А дальше отслеживаем финансовые потоки.

Деньги в организованной преступной группировке поступают от незаконной торговли — скажем, торговли наркотиками. Если речь о правительстве, нас интересуют госконтракты. Кто имеет право добывать нефть? Кто имеет право рубить деревья? Кому принадлежит телефонная компания? Так вы узнаете о главных фаворитах мафиозного государства. За этим следует ещё один ключевой шаг: поиск активов.

ДК: Верно. Активы здесь чрезвычайно важны.

ДС: Именно так — ведь редко бывает, что все подробности денежных манипуляций известны. Зато можно выяснить, что получилось в результате, а иногда даже больше — когда, где, и как актив был куплен, на что и когда были получены деньги с госконтрактов.

С каждым фигурантом может быть связана целая группа людей, на которых оформлены активы. Вам нужно выяснить, кто эти подставные люди, кто их юристы, члены семьи, а затем искать оформленные на них активы. Это должен быть кто-то, кому фигурант доверяет.

ДК: Какими данными вы пользуетесь? Реестрами юридических лиц?

ДС: Реестрами юридических лиц, земельными кадастрами, реестрами недвижимости. Франция недавно опубликовала свой реестр недвижимости; мы находим там очень интересные имена. Есть множество утечек банковских данных, из которых можно получить представление о том, у кого есть деньги и где они находятся. Для этого свяжитесь с ICIJ, OCCRP и другими организациями, которые строят базы данных, основанные на утечках. Даже если таким данным 10-15 лет, они всё равно имеют ценность. Среди старых баз данных можно внезапно обнаружить новое подставное лицо.

ДК: Одна из тенденций нашего времени, которая помогает нашим коллегам-расследователям, — это то, что утечки приобрели массовый характер, и иногда всю документацию о компании можно получить на флешке. Насколько это важно для такого рода расследований? Это теперь неотъемлемая часть работы?

ДС: Сейчас, когда утечек достаточно много, данные стали существенной составляющей журналистики. На объединение данных из различных утечек и отслеживание финансовых потоков уходит много времени.

ДК: Бывает ли так, что начиная новый проект, вы тратите недели на разработку источников, в надежде, что кто-то предоставит вам гору документов?

ДС: Да, мы это делаем. Но в то же время мы постоянно занимаемся сбором информации. Информация, которая к нам попадает, — это не только утечки, но и результаты взломов, работы программ-вымогателей и скрейпинга. Мы регулярно скачиваем с сайтов сотни наборов данных. Множество ценной информации удаётся получить благодаря программам-вымогателям. Многие компании не платят выкуп, и в результате их информация утекает в сеть.

ДК: А как насчёт этической стороны материалов, полученных незаконным путём?

ДС: Это сомнительная практика, но эти данные попадают к нам не по нашей инициативе. Мы никого не просим добывать их для нас. Мы пользуемся материалами, которые попали в открытый доступ. Кроме того, мы пользуемся ими только в случае большого общественного интереса.

ДК: Однако эти расследования строятся не только на больших утечках данных.

ДС: Не только.

ДК: Какую часть работы составляет поиск по печатным источникам, выявление закономерностей, изучение публичных данных и проведение интервью? Другими словами, традиционная журналистская работа…

ДС: Журналистская часть работы никак не изменилась, мы по-прежнему делаем то же, что и раньше. Мы всё ещё работаем с источниками, в больших количествах запрашиваем публичную информацию — даже больше, чем когда-либо ранее. Мы стали гораздо больше работать с открытыми источниками. Многие из наших материалов начинаются с того, что чья-то девушка выкладывает в TikTok фотографии совместного путешествия на яхте.

ДК: А личные встречи с источниками? Насколько это остаётся важным?

ДС: Это всё ещё очень важно. Расследовательская журналистика не изменилась. Проблема в том, что у многих молодых журналистов нет «старых» навыков.

ДК: Они не умеют встречаться с людьми и брать интервью?

ДС: Точно. Они этого не делают — думают, что всё можно сделать онлайн. У нас есть и журналисты старой закалки, и те, кто специализируется на работе онлайн. Мы объединяем оба подхода.

ДК: Каким программным обеспечением пользуется OCCRP для сложных расследований? Этот процесс ещё называют анализом связей: вначале строится схема связей между фигурантами, затем всё это дополняется информацией о деньгах, активах и счетах. Как вы представляете это в цифровом виде? Вы пользуетесь каким-то готовым решением, или разработали что-то своё?

ДС: Aleph — один из наших главных инструментов; мы сами его спроектировали и создали. Мы вносим в него все наши данные. Aleph подключен к Linkurious, который мы используем для построения карт связей на основе собранных данных. В нём есть функция временной шкалы, что позволяет отразить процессы во времени. Ещё имеется возможность перекрёстных ссылок для сопоставления баз данных. Можно также пользоваться инструментами вроде i2, но из-за их высокой стоимости мы пользуемся ими мало. Существует множество инструментов для анализа социальных сетей; некоторые из них бесплатны. Но для работы с ними нужен человек с хорошими техническими навыками. Aleph бесплатен; доступ к Linkurious тоже можно получить.

ДК: А как насчёт коммуникации?

ДС: Для обмена информацией и совместной работы над материалами мы пользуемся системой Wiki. Для безопасного общения между членами команды нам помогает Signal. На самом деле всё довольно просто. Наверное, для этого есть и более совершенные инструменты, но мы координируем работу по всем нашим проектам с помощью Signal, Wiki и Aleph — инструментов, доступных любому журналисту.

ДК: А как насчёт важности работы в команде? Вы ставите большие цели. Просто пугающие. Государства имеют в своём распоряжении огромные ресурсы, и способны раздавить журналиста-одиночку. Как вы с этим справляетесь?

ДС: В наше время все громкие расследования о коррупции и организованной преступности являются трансграничными. Поэтому как никогда важно работать в большой команде с разнообразными навыками. Нужны местные журналисты. И журналисты, разбирающиеся в кибербезопасности. Исследователи. Специалисты по социальным сетям. Специалисты по работе с данными, которые могут искать информацию в материалах утечек. Мы — сеть, и мы пользуемся этой сетью, чтобы дополнять навыки друг друга. Собственно, именно это позволяет нам делать множество материалов, и к тому же очень быстро. Если в вашей организации нет людей с нужными навыками, важно научиться быстро находить их, построив отношения с организациями вроде GIJN.

ДК: Что делать самостоятельно работающему журналисту, живущему в условиях коррумпированного режима, и желающего расследовать его действия?

ДС: Мы работаем с журналистами из таких стран как Туркменистан, где режим настолько коррумпирован, что даже общаться с нами — небезопасно. Однако, сотрудничая с журналистами из других стран, можно достичь многого. Возможно, внутрь страны заглянуть не удастся, зато можно заглянуть за её пределы — туда, где находятся активы.

ДК: Как вы думаете, сегодня правительствам сложнее хранить секреты?

ДС: Да, это так — из-за развития коммуникационных технологий. Кроме того, многие правительства сейчас настолько коррумпированы, что люди обеспокоены происходящим. Вот тут-то и возникают утечки. Мне кажется, что этим инструментом пользуются и сами правительства. Думаю, они сами инициируют многие крупные утечки.

ДК: Расскажите об этом подробнее. Вы подозреваете, что к некоторым крупным утечкам причастны спецслужбы?

ДС: Да. Я думаю, что распространение этой информации — в интересах некоторых стран. Они инициируют утечки в собственных целях — чтобы навредить правительствам других стран или конкретным людям.

ДК: Что делать журналистам, чтобы их не использовали для этих целей?

ДС: Нужно выработать собственные этические правила и внимательно следить за тем, чтобы публиковать только те материалы, которые представляют наибольший интерес для общественности. Я думаю, это главное. Мы постоянно спорим: а действительно ли общественности нужно это знать? Мы стараемся публиковать только то, что проливает свет на коррупцию, работу правительства, бизнеса, и деятельность организованной преступности, чтобы общественность могла принимать более обоснованные решения.

Дополнительные ресурсы

Пособие для журналиста по расследованию организованной преступности.

Руководство по расследованиям о пропавших без вести и организованной преступности.

Как отследить деньги: советы Миранды Патручич из OCCRP по трансграничным расследованиям.

Как они это сделали: Азербайджанский Ландромат.

Дэвид Э. Каплан — основатель и исполнительный директор GIJN. Он пишет об организованной преступности более 30 лет и является автором трёх книг о международной преступности, в том числе книги «Якудза», которую принято считать фундаментальным трудом о японской мафии. Каплан освещал события в более чем двух десятках стран, получил 25 наград — сам или в сотрудничестве с коллегами. Он руководил новостными отделами в некоммерческих изданиях, расследовательскими группами и многочисленными трансграничными журналистскими проектами. 

Дрю Салливан — соучредитель и издатель Проекта по освещению организованной преступности и коррупции (OCCRP). Под его руководством OCCRP получил множество наград, в том числе премию Global Shining Light, премию Тома Реннера за освещение преступлений и Премию Европейской прессы. Ранее он работал журналистом-расследователем в газете Tennessean и в группе по специальным поручениям Associated Press.